Молитва святого Ефрема Сирина является великопостной по преимуществу. Она звучит в храмах дважды в конце каждой великопостной службы от понедельника до пятницы, а вне времени Великого поста — не читается никогда.

При первом чтении этой молитвы после каждого прошения полагается земной поклон. Потом 12 раз читается молитва: «Боже, очисти мя, грешнаго» с поясными поклонами. Затем вновь читается вся молитва, после которой кладётся один земной поклон.

Го́споди и Влады́ко живота́ моего́, дух пра́здности, уны́ния, любонача́лия, и праздносло́вия не даждь ми.
Дух же целому́дрия, смиреному́дрия, терпе́ния, и любве́, да́руй ми, рабу́ Твоему́.
Ей, Го́споди Царю́, да́руй ми зре́ти моя прегреше́ния, и не осужда́ти бра́та моего́, яко благослове́н еси́ во ве́ки веко́в, ами́нь.

Господи и Владыка жизни моей! Духу праздности, суетности, властолюбия и празднословия не предай меня.
Дух же целомудрия, смиренномудрия, терпения и любви даруй мне, рабу Твоему.
Да, Господи, Царь, дай мне видеть мои согрешения и не осуждать брата моего, ибо Ты благословен во веки веков. Аминь.

Бо́же, очи́сти мя, гре́шнаго.

Боже, очисть меня, грешного.

Пояснение молитвы преподобного Ефрема Сирина

Молитва святого Ефрема Сирина разделяется на два ряда прошений: на прошения, так сказать, «отрицательные», в которых мы просим Бога «не дать нам» — то есть освободить нас от того или иного недостатка и греха, и прошения «положительные», в которых мы просим Его дать нам те или иные духовные дары. Вдумаемся, вслушаемся в каждое из них.

«Отрицательные» прошения

Первое прошение: «Не дай мне духа праздности». Возможно, кто-нибудь спросит: «Почему в первую очередь просим мы освободить нас от праздности? Разве это такой уж большой грех в сравнении с ненавистью, убийством, воровством и тому подобным — всем тем, что обычно отождествляется с грехом и преступлением?» Но молитва начинает с праздности потому, что вся она говорит не об отдельных проступках, не о том, что мы делаем или чего не делаем, а о различных состояниях нашей души и нашего сознания — состояниях, из которых и вытекают всегда наши поступки. А среди этих греховных и отрицательных состояний, по свидетельству всех, пытавшихся жить на глубине, жить духовной жизнью, именно праздность занимает первое место.

Слово «праздность», в переводе с церковнославянского означающее «пустота», указывает в молитве на опустошённость, странную и одновременно страшную леность, пассивность души, которые не дают нам сделать даже самое малое усилие и постоянно нашёптывают нам: «Зачем?», — отравляют сознание цинизмом, развенчивают всякий порыв, всякое желание перемены. Именно праздность — причина того унылого бессилия, в котором мы обычно живём, и которое обрекает нас на духовное бездействие. И потому, пока не преодолеем мы, с Божией помощью, эту праздность, эту пустоту, не только невозможно будет любое усилие, но, что ещё страшнее, всё скверное и тёмное сохранит свободный доступ к нашей душе. И, прежде всего — уныние, о котором второе прошение молитвы.

Итак, второе прошение: «Не дай мне дух уныния». Если праздность — это отсутствие света и самого желания света в душе, то уныние — это присутствие в ней тьмы, пронизанность её страшной ложью на Бога, мир и жизнь. В Евангелии диавол назван «лжецом и отцом лжи» (Ин. 8, 44), и потому уныние — поистине диавольское наваждение. В этом состоянии человек во всём и во всех видит только низменное и злое. Оно приводит к полной неспособности распознавать добро, свет, красоту. Вот почему все учители духовной жизни именно в унынии видят начало духовной смерти и разложения.

Третье прошение: «Не дай мне духа любоначалия». За унынием следует любоначалие, т.е. жажда власти и господства над другими. Как ни странно на первый взгляд, но жажда эта рождается именно из праздности и уныния. Почему? Да потому, что в праздности и унынии человек порывает связь с другими людьми, и можно сказать даже — с самой жизнью. Уныние, неспособность ни в ком видеть добро, приводит к страшному внутреннему одиночеству, а затем к такому состоянию, когда всё вокруг превращается в средство исполнения моих желаний. Любоначалие, страсть к власти — это стремление унизить другого, сделать его вполне от меня зависимым, отрицание его свободы, возможности встретиться с ним в любви и, стало быть, в конце концов — отрицание этого другого и даже духовное его убийство. Нет в мире ничего страшнее голой власти — власти ради неё самой, которая в пределе ведет к уничтожению и смерти.

И, наконец, четвертое, последнее прошение: «Не дай мне духа празднословия», т.е. пустословия. Христианство утверждает божественную природу слова — высшего из всех даров Божиих человеку. Однако именно потому, что слово — от Бога, оно начинено творческой энергией, способностью подчинять, а потому слово падшее, т.е. оторвавшееся от Бога и истины, становится носителем зла, проводником лжи, ненависти и нечистоты в мире. В Евангелии сказано: «За каждое праздное слово даст человек ответ в день суда» (Мф. 12, 36). Ибо праздное, пустое слово несёт неправду, соблазн, разложение, ненависть. Сколько людей погибло из-за праздных слов! Какою кровью, каким ужасом напитано слово в нашем мире, какую страшную власть имеет оно над людьми!

Так вот, только в душе, только в молитве и подвиге каждого из нас может начаться освобождение от четырёх основных духов зла в мире: духа праздности, духа уныния, духа любоначалия, духа празднословия. Наше духовное возрождение есть, прежде всего, отказ от них и молитва о помощи Божией в борьбе с ними.

Только осознав это, можем мы перейти к положительным прошениям великопостной молитвы святого Ефрема Сирина.

«Положительные» прошения

«Положительных» прошений тоже четыре. Мы молимся о том, чтобы Бог даровал нам дух целомудрия, дух смиренномудрия, дух терпения и дух любви. Остановимся на каждом из этих понятий, в которых христианский духовный опыт издревле видит первооснову и источник добра.

Дух целомудрия. Слово «целомудрие» — одно из самых глубоких, самых прекрасных в нашем языке — понемногу замутилось или, во всяком случае, сузилось в сравнении с первоначальным его значением. Для громадного большинства оно стало означать почти исключительно половую чистоту, в противоположность половой распущенности, разврату. Но изначальный смысл слова «целомудрие» неизмеримо шире и глубже. Ключ к нему лежит в двух понятиях — «целостность» и «мудрость», сведённых воедино. Можно сказать без всякого преувеличения, что «целомудрие» — одно из самых христианских слов, ибо в нём выражено нечто самое главное и существенное для христианина — знание и опыт добра, праведной и подлинной жизни именно как целостности и потому как мудрости. Целостность — это то, что противостоит злу, которое всегда есть распад, разделение, разложение изначальной целостности и потому — уход от мудрости. Вот почему дух целомудрия есть та целостность, вне которой невозможно всё остальное. Это возврат к жизни как целостности, это радость вновь обретённой целостности, т.е. мира и гармонии сердца и ума, души и тела, это радость мудрости, радость целомудрия.

За целомудрием следует смиренномудрие. И опять заметим: не просто смирение, но смиренномудрие, ибо и слово «смирение» можно понимать по-разному. Оно может носить уничижительный оттенок, выражать моё презрение к самому себе как человеку, а, следовательно — и к человеку вообще: я, дескать, маленький, гаденький, слабенький... Нет, такое самоунижение не имеет ничего общего с христианским смирением. Христианское смирение укоренено в сознании и ощущении бесконечной глубины жизни, это смирение — от внутреннего трепета, от мудрости, от постижения, это смирение — подлинно от Бога. Падший человек испытывает постоянную потребность в самопревозношении и самоутверждении, скрывающих, подобно дымовой завесе, его недостатки от других, да и от него самого. Подлинному добру, подлинной мудрости, подлинной жизни гордыня не нужна, так как им нечего скрывать, и оттого они смиренны. Христос, Сын Божий, говорит: «Научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем» (Мф. 11, 29). И потому в смирении, так же, как в целостности, раскрывается, сияет, побеждает подлинная мудрость — смиренномудрие.

За духом целомудрия — дух терпения. Почему так высоко ставит его христианство и в чём ценность, в чем добродетель терпения? Вопросы эти важны, потому что все враги христианства ставят ему в вину прежде всего проповедь терпения. «Проповедуя терпение, говорят они, — обещая за терпение здесь награду где-то там, вы, христиане, отвлекаете человека от борьбы за освобождение от эксплуатации, примиряете его с земной несправедливостью и злом, превращаете в покорного раба». Но в том-то и дело, что совсем не о таком терпении идёт речь в великопостном прошении к Богу. Терпение здесь есть, прежде всего, проявление веры, доверия и любви. Это терпение как раз противоположно тому состоянию, когда человек махнул на всё рукой и говорит себе: «Остаётся только терпеть». Истинное терпение являет в первую очередь Сам Бог, Который ни на кого не махнул рукой, но продолжает верить в нас, а потому и наше терпение — тоже только от веры в то, что добро сильнее зла, любовь сильнее ненависти, а жизнь сильнее смерти. И об этой божественной добродетели, об этом божественном даре терпения мы и молимся, чтобы не дрогнуть в нашем доверии, не сдаться изнутри равнодушию, презрению и отчаянию.

И вот последний дар, последнее прошение — о духе любви. В сущности, вся молитва подводит нас к этому прошению и в нем как бы исполняет себя. Всё то, об освобождении от чего мы просим: праздность, уныние, любоначалие и празднословие, — всё это помеха любви, то, что не пускает её в наше сердце. И всё, о чём мы просим: целомудрие, смиренномудрие, терпение, — это основа, это корни, это прорастание любви. И потому, когда наконец падает нам как бы с самого неба это слово «любовь», мы знаем уже, что она не только от Бога, но и Сам Бог, Который входит в наше сердце, очищенное и украшенное целомудрием, смиренномудрием, терпением, готовое стать храмом Божией любви и её всепобеждающей силы.

Протоиерей Александр Шмеман

© «Вот пост, который Я избрал», сост. Василий Чернов, 2012